Дарья Епифанова

Триоль был рожден в мире, где люди не мыслили себя без музыки. Она была одним из языков общения. Все было подчинено ее законам. Музыкальные формы стали осязаемыми. Время измерялось тактами, а километры отмерялись ритмом.

Огромные города возвышались на равнинах. Там люди жили в несоразмерных фаготах, флейтах и кларнетах, которые вздымались до небес и терялись там. У их подножия, внизу, было зябко и холодно, а задрав голову можно было свернуть шею от осознания величия этих огромных созданий. То и дело, клапаны открывались, и люди, шедшие мимо, вздрагивали от неожиданного звука, пришедшего извне.

Дальше, туда, к лесам, в полях можно было видеть небольшие села, где дома строились из дерева и напоминали виолончели, наполовину врытые в землю, скрипки, перевернутые вверх дном, или же внушительные бандуры. Там люди сушили белье на растянутых струнах, а дети устраивали себе качели на смычках.

У каждого человека был свой собственный музыкальный инструмент. Но что это был за инструмент! Это была компиляция, уникальное сочетание, которое не могло и не должно было повторяться. Кто-то обладал волынкой, к которой присоединялось множество флейт, кто-то играл на гуслях, струны которых вели к клапанам тромбона. Кто-то должен был носить множество разных смычков с собой, потому что его инструмент с каждым звучал по-иному. Но самые несчастливые были те, чьим инструментом было фортепиано... Им приходилось нанимать специальные носилки, чтобы перемещаться вместе с ним куда бы то ни было.

Музыкальные инструменты создавались в мистическом и пугающем одновременно месте. Оно называлось Местом Творения. Там, при рождении каждый человек попадал в особую базу, с чего и начиналось творение его музыкального инструмента. Слух, талант, воображение, чувствительность, доброта, наглость или бездуховность — все учитывалось специальными людьми, которых звали Творцами. Именно они, капля по капле, собирая сведения о человеке, создавали его инструмент постоянный инструмент, который торжественно выдавался в день шестнадцатилетия. С этих пор инструмент становился одним из ценнейших человеческих качеств.

Триоль всегда мечтал стать Творцом. Он мечтал работать с тонкими материалами, мечтал вытягивать струны, подбирать клавиши и врезать в тело тубы тонкие колки альта. Музыка проходила сквозь него и выливалась в руки, которые резали дерево, металл... Он чувствовал людей и их музыкальные инструменты, он мог понять их
без слов – просто по звукам их теней. Он знал, что кому подходит, знал, как подобрать любую мелодию, даже на самых сложных инструментах. Ему было 34 года когда он наконец закончил свое двадцатилетнее образование и был послан как один из лучших учеников в Место Творения.

Триоль протянул письмо, в котором его рекомендовали как отменного специалиста по тому-то и тому-то. Но человек, встретивший его, был жирен и толстокож. Тугая и неповоротливая музыка проходила сквозь него. Это был Бюрократ. Его влажные глазки остановились на письме, которое он засунул в одно из отверстий во флейтах, окружавших его.

Он нажал несколько раз на клавиши, вросшие в подлокотник его стула.

Так Триоль стал Доктором. Теперь его обязанностью было чинить — или, как это правильнее было бы сказать — лечить музыкальные инструменты нуждающихся. Триоля не отправили на уровень Диезов — там давно все было занято. Его отправили на уровень Четырех Бемолей, туда, вниз, куда приходили только беднейшие, те, у кого не было средств починку или покупку новых частей для их вконец расстроившихся инструментов.

Место, где он очутился, было местом скорби и печали. Длинные круговые коридоры, с гулким эхом, с монотонной и молчаливой толпой пришедших людей, наполнили Триоля грустью. Он подумал о своей мечте, которая осталась где-то наверху в соседних телах огромных колоколов.

Обширный зал, где он должен был принимать страждущих, был пылен и затхл. Снизу доверху он был набит остатками музыкальных инструментов отовсюду. Это были инструменты, оставшиеся после несчастных случаев. Они не могли звучать больше. Тоска была здесь хозяйкой.

Несколько лет прошли как миг. Он уже не помнил, когда пришел и чего хотел. Его собственная мелодия, которую он слышал беспрестанно внутри себя, не то что бы угасла, но стала тише. Теперь он был наполнен мелодиями других людей, тех, которых он спас.

Однажды к нему пришел странно одетый человек. Он был сухощав, вокруг шеи — плоеный воротник, и инструмент его был прост и мал — это были всего лишь гусли с крохотными крючочками на месте колков. Его сопровождали Бюрократы.

Смятение объяло его. Он чувствовал, что это был его шанс. Шанс дать излиться той самой мелодии внутри его, что угасала, что притупилась со временем. Вот он мог дать ей волю и силу, но... он поднял глаза на запертую дверь. Он посмотрел на остовы инструментов, на этот оссарий, лежащий вокруг него. Они были как обгоревшие трупы слов, как разрезанные ноты, как дольки, но не целые, а с выпущенным соком. И Триоль понял, что он не пойдет туда, вверх, на уровень Пяти или Шести Диезов, он понял, что он не оставит здесь разрушение, как это было до его прихода. И внезапно та самая мелодия, что глухо стучала в его сердце, заиграла с новой силой. Это был час, когда его музыка заговорила по-иному, перешла ту видимую грань и запела совсем другую песнь, которую могут слышать далеко не все люди. Это была Гармония.